Сергеев-Ценский Сергей - Итог Жизни
Сергей Николаевич Сергеев-Ценский
Итог жизни
Рассказ
Он появился на этом большом загородном участке с некошенной летом и
теперь высокой, густой, сухой, колючей, желтой травой в середине сентября.
Хозяин его, татарин Мустафа, звал его по-русски Васькой, как зовется от
Белого до здешнего Черного моря всякий вообще мерин. И по-русски же он
сказал ему, снимая с него уздечку:
- Ну, Васька, прощай, Васька! Айда, пасись тут!.. Трава тут хорош,
ничего... Тебе - да хватит...
Васька пытливо глядел, как Мустафа неторопливо уходил в калитку и потом
скрылся за кипарисовой аллеей. Он слегка заржал, поставил уши топыром,
послушал, покачал вниз и вверх головою и двинулся к калитке, чтобы догнать
хозяина, но напрасно он думал отворить ее, тычась в нее мордой: она была на
крепком крючке, и от нее далеко вправо и влево тянулась ограда.
Дрыгая правой задней ногой, Васька пошел вдоль ограды, думая выйти, но
везде натыкался то на кусты шиповника, то на кусты держи-дерева, то на
корявые дикие груши: все были колючие, а за ними в пять рядов колючая
проволока, туго натянутая на дубовые колья.
Васька посмотрел на синее море внизу, на зеленые, кое-где на самом
верху тронутые яркой желтизною кудрявые леса на горах, - то, что видел он
здесь уже пятнадцать лет, - и сердито дернул зубами засохшую, пыльную
сурепицу: продавши его еще утром, Мустафа уж не кормил его больше, а теперь
наступал вечер.
Искрасна-гнедой, с вороным вытертым хвостом, на светло-желтой траве он
был очень резко заметен издали, и молодой мышастый дог Ульрих, увидя его от
дома, загремел на него могучим басом.
На лай Ульриха вышла высокая женщина - Алевтина Прокофьевна, новая
хозяйка Васьки, и сказала:
- А-а, уже привел!.. - А так как Ульрих продолжал яростно греметь, то
добавила поучительно: - Улька, это наш Васька. Нельзя Ваську-Ваську!..
Нельзя!
Когда она приносила домой взятую у соседей кошку, она подносила ее к
самому носу Ульриха и говорила:
- Улька, кису-кису нельзя!.. Эту кису-кису нельзя!
Когда покупала курицу и пускала ее первый раз погулять, убеждала:
- Ципу-ципу нельзя!..
Не так давно завела она пару поросят, которые привели Ульриха в такой
дикий раж, что долго пришлось ей уговаривать его:
- Пацю-пацю нельзя! Уляшка, пацю-пацю нельзя!..
Поросята, добродушно хрюкая, сами лезли к нему, доверчиво подымая
пятачки, но в первые дни это его нимало не трогало.
Удивленно узнав, что даже эту лохматую гнедую лошадь, неизвестно как и
зачем забравшуюся к ним, нельзя ухватить за морду зубами, Ульрих только лаял
на нее издали в большой досаде, между тем как Алевтина Прокофьевна достала
из бассейна ведро воды, а на кухне отрезала и посолила ломоть хлеба.
Так хлебом-солью и ведром воды встретила она старого мерина, который
рассматривал ее выпуклыми глазами из-под спутанной челки пристально, но явно
презрительно. Его продавали и покупали в последние годы довольно часто, так
как он был лошадью старой, давно посаженной на ноги; но ни разу не случалось
еще, чтобы купила его женщина. И когда он съел ломоть хлеба и выпил полведра
воды, он фыркнул неблагодарно и отошел пастись и ждать Мустафу.
Ульрих не мог все-таки примириться с тем, что большой кусок хлеба
достался не ему, а этому чужому; отстав от хозяйки, он кинулся на мерина
сзади. Мерин лягнул в воздух одной ногой и вдруг, повернувшись, бросился на
Ульриха сам и пытался догнать его вскачь.
Алевтина Прокофьевна удивилась даже:
- Ска-жи-те, какой рысак!.. Он еще скакать может! Ого!.. - И, боясь,
чтобы
